Подумать только: она всего-то раз или два взглянула на злополучного защитника прав дельфинов, а Робин уже решил, что тот околдовал ее!
— Ваш отец ни за что бы так не поступил, — продолжал гнуть свое Робин.
— А как бы поступил мой отец? — с вызовом осведомилась Джун.
— Он вышвырнул бы пинком этого нахала, который хочет украсть нашу рыбу!
— Дельфин — не рыба, — машинально поправила Джун.
— Ну вот, теперь и вы говорите, как этот вор.
Джун глубоко вздохнула. Будь они сейчас в ее кабинете в Реддинге, она не потерпела бы подобного нарушения субординации.
— У этого нахала, кстати, его зовут Бретт Килмер, есть специальное разрешение от властей. Разве он вам не показывал бумагу?
— Подумаешь — разрешение! Наверное, отвел чинушам глаза хорошими деньжатами, вот и все.
Джун поняла, что дальше эту тему лучше не развивать, и попросила Робина показать ей бухгалтерские книги.
Ее интересовало, были ли у отца какие-нибудь способности к бизнесу. Мать Джун всегда считала его безответственным, ни к чему не пригодным человеком. Никудышником, как она говорила. Джун не потребовалось и двух часов, чтобы понять, почему у ее отца было всего два работника. Дела его обстояли хуже некуда.
Джун подперла рукой щеку и, лениво оглядывая помещение конторы, задумалась о дальнейших своих шагах. Ее внимание привлекла небольшая фотография на одной из полок. Джун подошла к полке и взяла в руки запыленную рамочку: ей улыбалось собственное младенческое личико. Оказывается, отец, этот «никудышник», этот «эгоист», не забыл ее! Острое лезвие боли пронзило ее до самого позвоночника.
— Миз Джун, — напомнил о себе снова возникший на пороге Робин, — я сейчас ухожу. Хотите, чтоб я показал вам, где жил Большой Босс?
— Да, пожалуйста, — встрепенулась Джун.
Робин повез ее вглубь побережья, по петляющей дороге, которая явно требовала ремонта и внимания дорожной полиции: ни разметки, ни указателей, ни фонарей.
— Богатые покупают самые красивые участки и живут здесь всего-то несколько недель в год, — сказал он, махнув рукой направо, в сторону океана. — А вот тут живут другие. — Он махнул рукой влево.
И действительно, строения, тянувшиеся по левую сторону дороги, по-видимому, принадлежали людям более умеренного достатка.
Джун снова перевела взгляд направо и мельком отметила широкий въезд в усадьбу с надписью крупными буквами: «Шеффилдс ранчо».
Вскоре Робин остановился у светло-желтого трехэтажного здания с длинными белыми балконами.
У отца была однокомнатная квартира, вся прокаленная солнцем, — не продохнуть. Джун немедленно включила кондиционер, вмонтированный над окном. Дышать стало легче, но не намного. Кондиционер был старый, как и все в этой квартире.
Она упаковывала скудные пожитки отца и почти сожалела о том, что решила остаться в этом неуютном, заброшенном пристанище одинокого человека.
Джун надеялась найти здесь хоть какие-нибудь следы, сложить — пусть выборочно, кусками — мозаику жизни отца, но ничего не складывалось. Вдоль одной стены тянулись полки, забитые какими-то насосами, непонятными ёмкостями, которые он, должно быть, собирался когда-нибудь использовать. Мебель, в самом необходимом количестве, была старая, хотя и выглядела опрятно.
Попалась Джун и стопка старых карт Восточного побережья с многочисленными пометками. Она водила пальцем по маленьким аккуратным надписям, сделанным отцом, и думала о том, как, должно быть, много говорили его сердцу эти карты. Наверное, он очень любил все, связанное с жизнью моря.
Было уже около девяти, когда Джун опустилась наконец на старую коричневую тахту. Ее нога уперлась в ящик кофейного столика. Из чистого любопытства она наклонилась и выдвинула его. Там лежала куча пожелтевших газетных вырезок. Джун мгновенно пробежала их глазами, и ее сердце сжалось от мучительной боли. Это была вся ее жизнь, втиснутая в коротенькие газетные строчки: окончание колледжа, замужество, открытие дистрибьютерской фирмы…
Отец следил за ее жизнью. Джун не знала, плакать ей или смеяться. Какая нелепость! Если он знал, например, о ее замужестве, то почему не написал? Но о разводе, слава Богу, он узнать не успел.
Ей захотелось немедленно уйти из этого стесняющего ее пространства, глотнуть свежего океанского воздуха и все хорошенько обдумать. Робин говорил, что местность здесь спокойная. Джун положила в кошелек немного денег и вышла в звездную, отдыхающую от дневного зноя ночь.
Она зашагала вдоль прибрежной полосы, направляясь к пабу, о котором Робин сказал: «лучше тех ребрышек, что у Джека, нет во всем мире, хоть Австралию я и не покидал».
Вскоре Джун уже стояла перед входом в паб, терзаемая потрясающим запахом специй и жарившегося мяса. Волны многоголосого гомона, смеха, громкого барабанного стаккато устремились ей навстречу. Она помедлила, стараясь определить клиентуру этого заведения и оценить его общий вид. Нечто вроде большого деревянного шалаша. Музыка непонятно какого стиля. Гирлянды красных, синих, желтых лампочек, протянутые над входом. Ее бывший муж был бы потрясен, узнай он, что Джун собирается войти в такой вертеп.
Но она вошла.
Это место еще не успело стать прибежищем вездесущих туристов, поэтому атмосфера здесь царила самая что ни на есть дружеская.
Направо от входа тянулась длинная стойка, за которой стоял бармен и рассказывал что-то веселое, помогая своему рассказу мимикой и жестами. Люди, сидящие перед ним, дружно смеялись.
Ну же, рискни, сказала себе Джун. Ты же всегда мечтала о приключениях, о новых впечатлениях. Иначе зачем бы ты примчалась сюда, за тридевять земель?